Аксельбант

Драматургии Юкио Мисимы посвящается

Декорации представляют собой захламленную комнату. Через пыльные окна с трудом пробивается солнечный луч. На переднем плане виден глобус в форме додекаэдра. На стене висят вышитые крестиком портреты Горького и Ницше.

Входит Ромуальд.

Ромуальд. Три часа ночи, а Виктуарии до сих пор нет. Интересно, где это она лазит в такое позднее время? Впрочем, это ее личное дело. Кто я такой, чтобы сдерживать ее свободу? Свобода ее может и должна быть абсолютной, а зависимость от меня сделала бы дорогую Виктуарию глубоко несчастной. Самоактуализироваться - это все-таки не по мусорникам лазить.

Внезапно начинает хрипеть радио.

Ромуальд. Вот уже и радио захрипело. А что еще оно может сказать в наше время? Когда кругом происходят такие вещи, радио может только хрипеть, ибо слова тут бесполезны. Но где же все-таки Виктуария?

Входит Мон Шер Иваницкий.

Мон Шер. Какая приятная комнатка. После обеда, когда солнечные лучи попадают вот на эту фокусирующую линзу, здесь должно быть особенно мило. Жаль, что я сегодня в призматических очках, несколько искажающих изображение. О, мой друг Ромуальд, и ты здесь! (обнимает и целует глобус)

Ромуальд. Привет, привет. Как дела?

Мон Шер. Спасибо, ничего. А я вот только встал и сразу к тебе. Даже еще зубы не умыл. (Замечает портрет Горького) . А это кто?

Ромуальд. Та это ж Фридрих Ницше!

Мон Шер. Как интересно! (Подходит к Ромуальду и пристально его разглядывает) . Надо же, как похож на Горького!

Ромуальд. Да, есть у них что-то общее. Непримиримые враги в свое время, оказавшиеся по разные стороны баррикад, отделенные друг от друга прямо-таки космическим пространством, сейчас, в глазах потомков, они как никогда близки. Как это символично!

Мон Шер. А я ведь пришел не с пустыми руками. Вернее, конечно, с пустыми, но, фигурально выражаясь, не с пустыми. Ой, какой цветочек!

Ромуальд (оживляясь) . А с какими?

Мон Шер. Уж конечно не с пустыми. Конечно, буквально, они пустые, но, выражаясь метафорически, они в некотором роде полные. Какой интересный плод! Ты его сам вырастил?

Ромуальд. Да, так вот оно в природе и устроено. Видимость одна, а сущность совсем другая. Как говорил Платон, смотря на Будду...

Мон Шер. Так вот, я принес тебе... О, какой интересный листик. Весь такой изрезанный, прямо как резной.

(Достает лупу и рассматривает дырку в стене, через которую видно Хрустальный Город Будущего) .

Ромуальд. Так Платон, несмотря на Будду, сказал...

Мон Шер. Я уже, наверно, пойду. Так и на “Утреннюю почту” недолго опоздать (уходит) .

Ромуальд. Мне кажется, что он приходил с какой-то целью. Где моя книга?

Достает из-за пазухи том in quarto под заглавием “Основы техники зачинания детей”. Читает вслух с чувством.

Ромуальд. “Процесс этот, как известно, очень нелегок и его сложность вошла даже в поговорку. Но не стоит отчаиваться. Точное исполнение всех предписаний, достигнутая многолетними тренировками безукоризненность техники и капелька удачи несомненно помогут добиться успеха”. Подпись: Билл и Виргиния. Да, как все сложно в этой жизни, но, может быть, в сложности красота? Ведь сколько gоэтов воспевали этот процесс, значит в нем что-то есть?

В дверь заходит Мон Шер Иваницкий,

Мон Шер. О, Ромуальд! Привет, привет. А я шел мимо откуда-то, дай, думаю, зайду. Сколько я тебя не видел!

Обнимает глобус и хлопает его по Южной Америке.

Мон Шер. Я кстати, не просто так пришел, не с пустыми руками. Если понимать буквально, то они, конечно, пустые, но в свете платоновских идей о формах... Какой интересный корешок!

Ромуальд поспешно завешивает дырку в стене зеленым знаменем ислама.

Мон Шер. А это чей портрет? Будды?

Ромуальд. Нет, это ж Фридрих Ницше, на коне.

Мон Шер внимательно рассматривает портрет Горького.

Мон Шер. Да, чем-то он действительно похож на тебя. Особенно конь.

Ромуальд. Кстати, о лошадях. Ты, случайно, не знаешь, кто такой Мальдельвильский конь?

Мон Шер. Не знаю. Кстати, о том, что я принес Это мой подарок вам с Виктуарией.

Сгружает с плеч трехпудовую гирю.

Мон Шер. Ну вот, теперь руки у меня пустые, фигурально выражаясь и фактически являясь. А мне пора на “Утреннюю почту”.

Целует на прощание глобус и выходит в окно.

Ромуальд (вновь беря книгу in quarto). “Глава I. Предварительные замечания”.

Неожиданно хрипит радио.

Ромуальд. Это несомненный знак судьбы!

Валится на ящики из-под мыла и храпит в такт. Часы бьют восемьдесят шесть с половиной раз. Входит Виктуария, с чем-то, завернутым в газету.

Виктуария. У-тю-тю, где ты, моя радость? Ром-уайльдик! Это я, твой Ром-альфонсик, тьфу ты, Ром-альфредик. Ты где?

Осматривается.

Виктуария. Наверное, еще не пришел. Как раз успею подготовиться к интимному ужину.

Лежит сверток на стиральную машину, разворачивает, распрямляет газету. Там оказывается селедка, пара ножей, две вилки, свечка и спички. Виктуария поджигает свечку.

Виктуария. Какая приятная, интимная атмосфера. Какой сегодня замечательный день, самый важный в жизни женщины типа меня. Как у нас с Ромуальдом все романтично. С самого начала все было как в сказке. На первое наше свидание он п ринес целую охапку цветов папоротника.

Возводит очи горе и млеет.

Ромуальд (сквозь сон) . Кого это еще там черти принесли в три часа ночи? Не дадут человеку спокойно поспать. Ему завтра за гербарием идти, а они тут” (открывает один глаз) Ах, как романтично! Какая интимная обстановка. Ужин при свечах.

Встает с ящиков, отряхивается и поливает себе голову водой из чайника. Достает с антресолей гофрированный воротник и водружает себе на шею.

Виктуария. Как прекрасно! Дорогой!

Ромуальд. Дорогая!

Виктуария. Любимый!

Ромуальд. Любимая!

Медленно приближаются к стиральной машине и друг к другу.

Виктуария. Мой милый!

Ромуальд. Моя милая!

Виктуария. Мой левый!

Ромуальд. Моя правая!

Раздается страшный грохот. Со стены падает портрет Горького. В открывшуюся дыру влазит Мон Шер Иваницкий.

Мон Шер. О Ромуальд, о Виктуария!

Целует глобус и направляется к портрету Ницше, чтобы поцеловать и его,

Мон Шер. Та это ж Фридрих Ницше!

Ромуальд. Вот так и человек: познает природу не сразу, но озарением.

Виктуария. Какой романтичный мужчина!

Мон Шер. Я , собственно, чего зашел? Вы вот тут селедку потребляете, а на улице, прямо на дереве, аксельбант висит. Кто-то его к ветке привязал.

Виктуария и Ромуальд выглядывают в окно и, действительно видя привязанный аксельбант, раскрывают рты от изумления.

Радио хрипло прокашливается и звучным баритоном объявляет:

Радио. Заканчиваем передачу в рабочий полдень. Московское пространство 850 тысяч кубических метров. Начинаем прием из рабочего полдня.

КОНЕЦ

29 апреля 1997