Суд над Уайльдом

Действующие лица и исполнители

1. Судья. Толстый квадратный шкаф-сейф в клетчатом пиджаке. Лысеет, с женой давно уже чужие люди. Занимается боксом в виде хобби. Нос пока цел.
2. Помощник судьи. Женщина в самом советском соку. На голове вавилонская башня из обесцвеченных волос, лицо обильно раскрашено. Тайная любовница судьи.
3. Секретарь суда. Черная усохшая девушка, страдающая от отсутствия мужского внимания. Домашняя стерва, тиранящая родную мать. Ненавидит всех в суде за их свободное отношение к половой морали.
4. Присяжные заседатели. Невзрачные людишки в серых пиджачках и мышиного цвета брюках. Больше о них ничего неизвестно.
5. Оскар Уайльд, лицо свободной профессии. Сказочник и автор изысканно эротического романа «Портрет Артура Грея». Одет с подчеркнутым, но несколько старомодным вкусом.
6. Свидетели, вызываемые по мере ведения следствия.
7. Судебный исполнитель. Бывший мясник, потом милиционер, а сейчас устроился в суд. Работа непыльная, а бабок валит немало. Неплохо устроился.

День первый.

Тесное судебное помещение. На стенах наклеены пожелтевшие обои в цветочек, местами уже отставшие. Прямо впереди видно светлое пятно от висевшего некогда портрета. На потолке следы затопления, случившегося три месяца назад. В углу стоит пыльный английский флаг из синтетики. Прямо стол из ДСП, за которым находятся места судьи и его помощницы. Слева скамья присяжных заседателей, справа – скамья подсудимых. Где-то за спиной судьи на раскладном стульчике приютилась секретарша с машинкой типа «Ятрань», шумящей не хуже лодочного мотора. В зале еще есть лавки, слегка заполненные любопытствующим народом – тяжущимися по гражданским делам, злостными алиментщиками и т.д.

Присяжные заседатели сбились в углу и недоуменно оглядываются.

Присяжный заседатель 1. А мы здесь зачем?

Присяжный заседатель 2. Ну как же, мы судить должны.

Присяжный заседатель 3. Так на это судья есть.

Присяжный заседатель 2. У нас теперя демократия. У нас не какой-нибудь мрачный тоталитаризм. Это тогда все судья один решал. А теперь вот мы решаем. Вот здесь все написано. Разворачивает газету «Моя фазенда» и читает. “ Дело присяжных заседателей – решить, виновен подсудимый или нет, а дело судьи – установить меру пресечения, высечения и иссечения».

Присяжный заседатель 1. А прокурор тогда для чего?

Присяжный заседатель 2. А прокурор он тоже судит. Они на пару с судьей судят. Но это на важных процессах, когда вредители или паразиты или еще кто. А тут дело простое, гражданское.

Присяжный заседатель 1. А еще в суде адвокат бывает. Это кто такой?

Присяжный заседатель 2. Ну этого я не знаю. Тоже судья, наверное, какой-то.

Присяжный заседатель 3. А нас хоть выпустят?

Присяжный заседатель 2. Должны выпустить. В газете ничего не сказано, чтобы после суда держать.

Присяжный заседатель 3. Это хорошо. А то у меня помидоры не политы, засохнут ведь, жалко будет.

В дверях появляется судебный исполнитель и рявкает: «Встать, суд идет». Народ неохотно встает. Присяжные заседатели вскакивают. В комнате появляется живот судьи, за ним сам судья, затем помощница, и последней заходит секретарша, сразу шныряющая за машинку. Комната наполняется воем и хрипом стартующей «Ятрани». Должностные лица залазят на свои места.

Судья. Введите заключенного.

В комнату с гордым видом входит Уайльд. В его петлице красуется белая хризантема. За ним идет судебный исполнитель, чтобы толкать в спину при необходимости. Уайльд обмахивает скамью подсудимых накрахмаленным платочком и усаживается, закинув ногу за ногу. Помощница подает судье папку с бумагами.

Судья. Именем Великобритании и доминионов ее... суд над подсудимым Уайльдом Оскаром, 1963 года рождения, англичанином, под судом и следствием ранее не состоял, к уголовной ответственности не привлекался, паспорт выдан, обменян ..., ну это не важно, ... объявляю открытым. Суд ведет судья первой категории Мухин, от услуг адвоката подсудимый Уайльд отказался.

Секретарь начинает строчить на машинке. На лице ее выражение полного отвращения к жизни.

В наш суд поступил иск его светлости лорда Дугласа о непотребном развращении его сына вышеупомянутым Уайльдом, каковое развращение производилось посредством зачитывания ему вслух непристойного романа под названием «Портрет Артура Грея». В своем заявлении лорд Дуглас пишет следующее: «Уайльд, хоть убейте не могу назвать его Оскаром, этот грязный содомит, а проще – гомик, непотребно и неоднократно развращал моего сына Альфреда посредством зачитывания ему вслух своего непристойного романа под названием «Портрет Артура Грея». Подсудимый Уайльд, признаете ли вы свою вину?

Уайльд. Не вижу никакой вины в том, чтобы прочитать молодому человеку отрывок из собственной прозы.

Судья. Значит, вы, подсудимый, утверждаете, что проза ваша собственная? А вот свидетели говорят совсем иное. Их показания полностью изобличают...

Помощница наклоняется к судье, открыв зрителям свой пышный бюст, и что-то шепчет ему на ухо. Народ оживляется.

Судья. Ага. Значит, вы читали невинному Альфреду Д. порнографический роман?

Уайльд. Не стоит называть мой роман порнографическим без всяких на то оснований.

Судья. В суде имеются материалы искусствоведческой экспертизы. Академик Портько-Ударницкий, действительный член (народ в зале: хи-хи) Национальной академии изящных наук, лауреат квартальной премии, в своем заключении пишет: роман несомненно эротический, и в качестве такового не может быть рекомендован для изучения в школах как не способствующий возрождению национального духа.

Уайльд. Обратите внимание, господин судья: роман назван эротическим, а не порнографическим.

Судья. Не один хрен?

Уайльд. Боюсь, что нет. Мой роман – эротический, и эротика в нем присутствует только потому, что она является неотъемлемой частью нашей обычной жизни. Легкий взгляд, касание ресниц, томление духа при виде Прекрасного – я не мог вычеркнуть это из моей книги, потому что это просто невозможно изъять из жизни любого человеческого существа. Что значит жизнь без любви?.

Помощница. Подсудимый, говорите по существу.

Уайльд. Я говорю по существу. Мой роман – произведение искусства, и нет ничего предосудительного в том, чтобы прочитать отрывок из него юноше, только входящему в жизнь.

Судья. Значит, вы сами признаетесь в том, что развращали малолетнего Альфреда Д. посредством чтения ему порнографического романа?

Уайльд. Я старался привить молодому человеку чувство прекрасного. Посредством чтения эротического произведения искусства. Я читал моему мальчику главу «Голубые паруса». Вот послушайте: «Лазурь моря, казалось, выкованная из цельного куска сапфира, уходила в бесконечность.. Ассоль стоял на берегу и волосы его нежно трогал соленый ветер. Хрустальный шар неба изгибался горизонтом и облака плыли по нему как небесные корабли, много лет ищущие свой порт. Чайки носились над морем в вечном водовороте жизни». Что же в этом непристойного?

Судья. Что в этом непристойного решит суд.

Уайльд. Искусство не может входить в компетенцию суда.

Судья. Запишите в протокол: проявлено неуважение к суду.

Секретарь. Минутку...

Уайльд. Я уважаю суд и признаю власть закона, но закон не властен над искусством. Оно – само себе источник, прокурор и судья. Искусство – это прозрачный кристалл, который растет по своим собственным законам и любое вмешательство становится сором, искажающим его гармонию и соразмерность.

Судья. Значит, факт чтения признаете, гражданин подсудимый Уайльд, а факт развращения – нет? Вызовите свидетеля Дугласа.

Помощница снова наклоняется к судье, вызывая оживление в зале.

Судья. Искодатель по уважительным причинам не смог посетить наше заседание. Он прислал справку от врача и письмо следующего содержания: «Доктор из соображений гуманности и здоровья запретил мне смотреть на этого грязного содомита, извращенца и растлителя малолетних. Надеюсь, высокий суд и без моего участия вскроет его моральный облик и выволочет на свет божий эту черную душонку». Кстати, лорд Дуглас пишет, что вы – содомит, гражданин Уайльд. Это правда?

Уайльд. Я не признаю себя содомитом. Я - урнинг, человек лунного света.

Судья. Запишите: содомитом себя признал.

Секретарь. Минутку... Признал.

Уайльд. Моя личная жизнь не должна интересовать суд.

Судья. Суд лучше знает, что его интересует. А ваш моральный облик мы еще вскроем. Вызовите свидетеля Грюнько.

Судебный исполнитель вталкивает в зал охранника клуба «Веселый отдых», лысого качка в спортивных штанах. Грюнько с тяжкого трехдневного похмелья, ему мерзко.

Судья. Узнаете ли вы этого человека?

Уайльд. Впервые вижу.

Грюнько. Кого? Поднимает голову, щурясь от яркого света.

«Кого», отстукивает двумя пальцами секретарь. Ей тоже мерзко от того, что люди так пали.

Судья. А вот – на скамье подсудимых.

Грюнько. Этот, что ли?

Судья. Ну...

Грюнько. Узнаю. Это художник или кто он там, стишки какие-то вроде пишет. Не раз к нам заявлялся то с одним пацаном, то с другим.

Судья. Замечали ли вы что-то предосудительное в его поведении?

Грюнько. Вроде как. Пьет он мало, выпроваживать еще никогда не приходилось. По счетам платит, и свои, и то, что пацаны выпьют. Он сам придет, возьмет бокал вина и тянет весь вечер, а пацанам – шампанское. Вот насчет чаевых не знаю. Это вы у официантов спросите.

Судья. Пишите: неоднократно замечен с несовершеннолетними в ночных клубах. Вы свидетель можете идти. Все ясно.

Уайльд. Позвольте, ваша формулировка двусмысленна. Я решительно протестую. Да, я бывал иногда в «Веселом отдыхе», по просьбе моих юных друзей, но это не значит, что я их там развращал.

Судья. На клуб просто так не ходят. Сначала бахнут шампанского, а там и на хату. Это и дураку ясно. Это и заседатели понимают.

Заседатели. Да, да, мы здесь. Мы все понимаем.

Уайльд. Свидетель Грюнько не может знать, что было после клуба. И он ничего об этом не говорил.

Судья. Вызовите свидетеля Цурупу.

Судебный исполнитель выпихивает из зала свидетеля Грюнько и заталкивает какого-то шофера. У шофера полетел кардан, мэрия в два раза подняла рыночный сбор, а руки перемазаны маслом.

Судья. Вы видели когда-нибудь подсудимого?

Цурупа. Видел. Возил пару раз от клуба.

Судья. Куда?

Цурупа. Ну куда они все обычно ездят. От клуба и в меблированные комнаты.

Судья. Подсудимый был один?

Цурупа. Кто же из клуба один ездит? С девками какими-то. Они все в клубе девок снимут и давай в меблированные комнаты возжигать.

Судья. С девками? С какими девками?

Цурупа. А я что, помню? Мне лишь бы расплачивались. А то бывают такие – выйдут, мы на минутку, и все. Или еще хуже: вызовут по телефону, прешься на окраины, в какие-нибудь Выселки, а там никого. Перезвонят, скажут, отменяется вызов. А за бензин кто мне заплатит?

Судья. Свидетель, не уклоняйтесь в сторону. Не ездил ли подсудимый в меблированные комнаты с молодыми людьми допризывного возраста?

Цурупа. Их много тут ездит, всех и не упомнишь.

Судья. Уведите свидетеля, и насчет девок вычеркните из протокола. Причем тут девки? Какие еще девки у содомита?

Наклоняется к помощнице и шепчет ей на ухо. Та подает тонкую картонную папку.

Судья. Вызовите свидетельницу Цибуленко.

Вталкивают бодрую старушку.

Судья. А, то-то я смотрю, фамилия знакомая. Жива еще? Все досматривают тебя по пять семей сразу? Смотри, доиграешься когда-нибудь. Тебе этот тип знаком?

Цибуленко. Ну как же, ну как же. Это же господин Пер Гюнт. Он у меня всегда комнату снимает по вечерам. Сами знаете, пенсии сейчас какие, не проживешь. Вот я и сдаю комнатку свою. А человек он очень положительный, аккуратный, чистоплотный. Правда, задолжал за прошлый раз двадцать фунтов.

Уайльд. Имейте совесть, вы же всегда авансом деньги требовали, да еще чтоб новенькими бумажками.

Цибуленко. Ой, запамятовала что-то. Это, наверное, господин Ван Гог не заплатил. Старая уже совсем стала, память - не то, что было.

Судья. Один ли приезжал подсудимый в ваши комнаты?

Цибуленко. Все больше с молодыми людьми, с парнями. Племянники они ему или кто.

Судья. И что же они делали в комнатах?

Цибуленко. Этого я уж и не знаю. Я в таких случаях всегда к соседке ухожу. Господа многие недовольны, если меня там видят. Я деньги получу и к соседке. Люди у меня культурные бывают, ничего еще не сломали. У меня, правда, и ломать-то особо нечего, так, топчан да стулья. Бедность, знаете, заела. Сейчас какие доходы?

Судья. Вы свободны, гражданка Цибуленко. Диктует. Показаниями многочисленных свидетелей уличен в совершении предосудительных и противоестественных актов совместно с представителями юношества, каковые акты совершались в меблированных комнатах по улице Благоденствия от Реформ, дом 2-2а.

Уайльд. Это мое личное дело.

Судья. Это состав преступления.

Уайльд. Вы копаетесь в грязном белье.

Судья. Мы расследуем преступление. По гражданскому иску. А то, что ваше белье оказалось грязным, это уж ваша вина, гражданин Уайльд. Не сваливайте со своей больной головы на нашу здоровую и не пеняйте на зеркало с такой кривой мордой.

Уайльд. Личная жизнь не может быть составом преступления, а любовь к кому бы-то ни было не предосудительна. Любовь – отпечаток следа Бога, она движет мирами и светилами, как сказал великий Данте. Любовь горит над Землей радужной аурой и ее невозможно впихнуть в эту тесную комнату, даже ту малую часть любви, которую хранится в моей душе. Когда я смотрю на мальчика, я вижу не его телесную оболочку, тесную и несовершенную, если вдуматься, а отблеск высшей гармонии, заключенный в ней. Все в мире – Любовь и Красота, они – океан всех рек, из которых вытекают все поступки людей и в который впадают все вещи мира. Они отпечатки иной вселенной – вселенной вечных идей. Душе, принявшей в себя искусство, это видно так же четко как мне сейчас пылинки, пляшущие в луче солнца. Я видел Красоту и видел Любовь.

«Ятрань» делает «др-р-р-р» и затихает. Публики в зале уже нет, разбежалась. Присяжные заседатели откровенно зевают.

Секретарь. Минуточку, я не успеваю. Что там в конце?

Уайльд. Что? В конце чего?

Секретарь. Ну это кто рассказывает, вы или я? У меня записано: мне видна пыль от солнца. Я увидел в ней красоту и что там еще?

Уайльд. Красоту и Любовь. Я говорю о Красоте и Любви. Для меня они выражаются в красивом мальчике, в изгибе его запястья, блеске его глаз и алости губ. Я не видел ничего красивее, ничего, что приближалось бы более к идее Красоты. Разве что почтовый клиппер, идущий по бушующему морю на всех парусах. Как можно за это судить? Как можно поместить атмосферу в спичечный коробок? Как поймать солнечный зайчик рыболовной сетью?

Судья. Заседание закрыто. На сегодня хватит. Все свободны. Кроме подсудимого Уайльда. Судебному исполнителю. В третью камеру. Там ему будет кому лапшу на уши вешать.

Судебный. исполнитель выталкивает Уайльда в коридор. Судья. вылазит из-за стола и потягивается.

Судья. Ну и денек сегодня. Поедем, Алла, на кабак, провеемся. Наслушался я сегодня лабуды. Уходят.

Присяжный заседатель 1. Пойдемте и мы, что ли.

Присяжный заседатель 2. Пойдем, пожалуй. Завтра к девяти снова ехать?

Присяжный заседатель 3. К девяти. Зевает .

День второй.

Та же комната, и обои все так же отстают от стен. Британский флаг выглядит еще более уныло. Секретарша уже заняла место за машинкой. Публика в зале обновилась на половину.

Присяжный заседатель 3. Ну вот, копаете, значит такую длинную канавку, на две лопаты шириной, и рассаду туда ложите. Корень так пригибаете, садите, и сверху присыплете землицей. Как ряд посадили, полейте, чтобы принялось лучше.

Присяжный заседатель 2. А в какой день лучше сажать?

Присяжный заседатель 3. Ну как потеплеет, так и сади.

Присяжный заседатель 1. А в газете вот пишут, что надо по специальным дням садить. Вот здесь лунный календарь есть. По фазам луны надо смотреть. В один день одно принимается, в другой – другое. Сегодня вот лучше всего хризантемы сажать.

За их спинами на скамью подсудимых проводят Уайльда. Вид у него помятый, пиджак в мелу, цветок в петлице увял. Под глазами у самого Уайльда мешки, глаза в красных прожилках, вид растерянный.

Секретарь. Встать, суд идет.

В проеме появляется брюхо судьи, покрытое пиджаком в елочку, за ним лебедем плывет помощница по имени Алла. Они втискиваются на свои места. Секретарша включает свою верную «Ятрань», которая тут же оглашает помещение воем и треском.

Судье еще гаже, чем вчера. Вечер в кабаке не прошел даром. Судья с трудом разлепляет свинячьи глазки и смотрит в зал. Луч солнца, отразившись от пылинок, нестерпимо режет ему глаза.

Уайльд. Я обращаюсь к суду.

Судья. Ну чего там еще?

Уайльд. Я протестую против заключения меня под стражу. Я находился всю ночь в антисанитарных условиях, в компании каких-то сомнительных людей в отвратительно диссонансных лохмотьях. А их язык, Боже праведный, их язык! После кристально чистой прозы я вынужден слушать их мерзкие речи без всякого смысла. Они все время говорят только о сексуальных сношениях. Кроме того, охранники были со мной грубы, без всякого на то повода.

Судья. Чего? Вы, подсудимый Уайльд, не в санатории находитесь, а во втором следственном изоляторе. Вам, может, еще и манишку белую подать?

Публика ржет.

Уайльд. Мне не надо манишек, достаточно будет убрать из камеры клопов и прочих вредных насекомых. Из-за них я буквально не сомкнул ночью глаз.

Судья с раздражением . Повторяю еще раз: это не санаторий для туберкулезных больных с усиленным питанием, а следственный изолятор. По существу дела есть что сказать?

Уайльд. Есть и по существу. Сколько еще будет продолжаться это, с позволения сказать, заседание?

Судья. Пока суд не установит истину. Хотя лично мне и так все уже ясно. Содомитство в грубой неприкрытой форме. Ст. 121 Уголовного кодекса Британской империи. При отягчающих обстоятельствах. И вообще, хватит этой бодяги. Кто там первый свидетель?

Помощница подает папку.

Судья. Ага, свидетель Белозерский. Пускайте.

Появляется вихляющийся молодой человек лет семнадцати с подкрашенными глазами, в джинсах с рюшечками и майке с надписью «Санаторий «Голубая волна».

Судья. Свидетель Белозерский, вам знаком подсудимый?

Белозерский . Ну как же нет. Это же наш любимый дядюшка. Всегда в «Веселом отдыхе» зависает то с одним, то с другим. Никогда в троячке не откажет. Привет, дядюшка! Как дела? Где был?

Уайльд мрачно . В кутузке.

Белозерский. А я одного крутого типа снял. Зависали на его даче в Ялте две недели. Денег – во.

Судья. Разговорчики не по теме, свидетель. Чем занимался подсудимый Уайльд в «Веселом отдыхе»?

Белозерский. Да ну я помню. Сидит там в уголке. Сегодня с одним, завтра с другим, а чаще с Невестой.

Судья. С какой еще невестой?

Белозерский. Ну это мы так Альфредика между собой называем. Он вечно в белое нарядится, ну точная невеста.

Судья. Ну и что Уайльд делал с этой самой Невестой?

Белозерский. Ну че, сядет в углу и что-то ей там затирает. Посидят часок, и в номера.

Судья. А с другими он что делал?

Белозерский. Да то же самое. Сядет за стол, закажет шампанского, дорогого, 40 фунтов бутылка, и на ушко соловьем заливается. Про всякие там корабли, портреты чьи-то, учит, как важно быть серьезным. А потом опять в номера.

Судья. И с вами?

Белозерский. Ну я сам не ездил, но денег он мне всегда давал, когда попросишь. Вздохнет, но даст. И сигарет давал.

Судья. Все понятно. Вы свободны, свидетель. Помощнице. Что там дальше?

Помощница подносит следующую папку.

Судья. Ага. В руки суда попал прелюбопытнейший документ. Записка. Почитаем... «Дорогой Альфред! Мой принц в алой мантии! Всю ночь не могу заснуть, вспоминая нежный пушок твоих щечек. Скорей бы уж наступило утро, чтобы мрак полночного духа не заслонял твой милый силуэт. Твой Оскар.»

Уайльд привстав . Где вы это взяли?

Судья. Суд не обязан отвечать на подобные вопросы. Но я, так уж и быть, скажу. Записка эта обращена к несовершеннолетнему Альфреду Д.

Уайльд. Какое вы имеете право читать личные письма?

Судья. Не надо забывать личные письма в кармане пиджака. Вы, подсудимый, дарили некоему Сереженьке пиджак со своего плеча?

Уайльд. Дарил. И не вижу в этом состава преступления.

Судья. Так вот, когда дарите пиджаки, записки из карманов надо вымать. А то Сереженьке деньге понадобились, он записку-то и того, понес продавать. Купили вы у него, гражданин Уайльд, записку за 15 фунтов гривен?

Уайльд. Купил.

Судья. Зачем? Не для того ли, чтобы скрыть с каким содомитским сюсюканьем обращались вы к малолетнему Альфреду Д.?

Уайльд. Я выкупил эту записку как собственный автограф. И она лежит у меня дома в шкатулке из яшмы вместе с другими милыми моему сердцу вещами. Не пойму, как вы ее оттуда достали.

Судья. А есть такая вещь как ксерокс. Вжик, и готово.

Уайльд обессилено падает на скамейку.

Судья. Свидетель Приходько пусть зайдет.

Появляется очередной молодой человек лет восемнадцати, волосы его вьются, высокий и симпатичный. Жует жвачку «Отдирол без сахара» – отличное средство от кариеса.

Судья. Знаком вам подсудимый?

Приходько. Ну...

Судья. Не он ли возил вас в курортную местность Выдрово?

Приходько. Ну...

Судья. За свой счет?

Приходько. Ну...

Судья. И что вы делали в курортной местности Выдрово?

Приходько. Ну...

Судья. Что ну?

Приходько. Ну, типа по лесу гуляли. В озере купались. Сказочки он мне рассказывал.

Судья. Какие сказочки?

Приходько. Ну там, про прекрасных принцев и про розу, еще про какого-то монстра, который детей из сада гонял, про птичек там всяких.

Судья. А потом?

Приходько. Когда потом?

Судья. Ну потом, после сказочек.

Приходько. Ну это, на хату шли.

Судья. И там...

Приходько. Ну там, секс, чего же еще?

Судья. Какой секс?

Приходько. Ну какой, оральный там, анальный, вроде никакого больше не знаю.

Судья. У суда больше вопросов нет, уводите свидетеля.

Уайльд тихо стонет в своем углу.

Судья. Теперь введите свидетельницу Жабкину.

Помощница шепчет что-то на ухо, в очередной раз вызывая своим бюстом оживление в зале. Присяжный заседатель 2 мирно дремлет. Его совсем разморило. И немудрено, такая жара.

Секретарша смотрит на Уайльда и ей гадко. Так трудно в наши времена найти хорошего парня, а этот извращенец отыскивает же где-то.

Судья. Отставить Жабкину. Это на завтра. Введите лучше главного свидетеля...

Пищит мобильный телефон. Судья достает аппарат откуда-то из недр своего пиджака в елочку.

Судья. Да. Слушаю, ваше Сиятельство. Сознается, а как же... Куда он денется... У нас все сознаются... Куда они денутся... Нет, еще не выступал... Хорошо, будем потактичнее... Будет сделано, не сомневайтесь.

Прячет аппарат обратно.

Судья. Свидетель Альфред Д.

Танцующей походкой в зал входит Альфред Д. по кличке Невеста. Он действительно во всем белом, прикладывает к носу надушенный платочек и лениво оглядывает зал.

Уайльд подаваясь к нему. Альфред, любовь моя! Что ты здесь делаешь?

Альфред отворачивается.

Судья. Свидетель Альфред Д. Подтверждаете ли вы, что подсудимый Уайльд непотребно и неоднократно развращал вас посредством зачитывания вслух своего непристойного романа под названием «Портрет Артура Грея»?

Альфред Да.

Уайльд. Альфред, что ты говоришь? Тебе же нравился мой роман. Ты же сам помогал мне его писать. Ты рассказывал свои мечты, а я огранял их и помещал в золотые оправы. Альфред!

Судья. Свидетель, вы свободны.

А. разворачивается и уходит.

Уайльд вслед. Альфред!

А. не оборачивается.

Судья. Ну что, гражданин Уайльд, сегодня выступать будете?

Уайльд. Что?

Судья. Выступать, говорю, будете? Защищаться и все такое?

Уайльд поднимает голову и видит тупые равнодушные лица, покрытые крупными каплями пота. Всем жарко.

Уайльд. Нет. Мне нечего сказать. Я сказал все в своих книгах. Имеющий глаза да прочтет.

Судья. Ну на нет и суда нет. Заседание закрыто. Пойдем, Аллочка.

Судебный исполнитель конвоирует Уайльда из зала. Публика расходится за ними. Остаются пустые лавки и мирно дремлющий второй заседатель.

День третий.

Все та же комната. В ней, увы, ничего не изменилось. Публика еще не собралась, а присяжные заседатели уже пришли. Им было велено явиться раньше. Второй заседатель читает вслух газету «Моя фазенда», коллеги внимают.

Присяжный заседатель 2. «Криминал. Доблестные стражи порядка задержали вчера в Гефсиманском городском саду некоего Иисуса Х. Он, хотя и под покровом темноты, но в общественном месте, целовался с не установленным мужчиной еврейской национальности. Нарушитель общественного порядка был препровожден в участок и вскорости предстанет перед судом. Это уже не первый случай задержания Иисуса Х. Читателям нашей газеты должно быть памятна его прошлогодняя хулиганская выходка в храме-магазине № 2».

Присяжный заседатель 2. И тут эти содомиты. Деваться от них некуда. Куда ни пойдешь, везде наткнешься на содомита. Да хоть бы и в суде. Был тут вчера один, с розочкой.

Присяжный заседатель 3. А у меня эти содомиты обобрали всю клубнику. И хоть бы уже сорвали да ушли, так нет же, вытоптали все как лошади. Встретил бы, так бы и убил.

К присяжным заседателям подходит помощница судьи.

Помощница. Слушайте меня. Сегодня вы должны вынести решение. Я вам дам сигнал – высморкаюсь в платок. По этому сигналу выйдете из зала, постоите в коридоре и зайдете назад. Потом скажете «да». Запомнили?

Присяжный заседатель 1. Да уж запомнили. Чего тут запоминать. Как скажете «да», всем высморкаться и убегать.

Помощница голосом железной леди. Повторяю еще раз. Когда я высморкаюсь... я высморкаюсь... я... встанете... и пойдете в коридор. В коридор пойдете, понятно? Там постоите в коридоре, потом войдете и скажете «Да». А скажете не то, пойдете в КПЗ на пятнадцать суток. Понятно?

Присяжный заседатель 2. Нам все понятно.

Помощница. Смотрите.

Помощница удаляется.

Присяжный заседатель 2 снова заглядывая в газету . Рассказ. «Растрата». Интересно, интересно. «Бледный диск луны железным рублем светился в небесах, отбрасывая на реку серебряную дорожку, отражающую свет назад примерно на сорок семь копеек».

Проходит полчаса. Зал начинает заполняться любопытствующим народом. Народ толкается в дверях, нецензурно выражается и снова толкается.

Присяжный заседатель 2. «Фому Ивановича пробил озноб. Под любовным угаром, а также будучи навеселе, швырял он деньги направо и налево, не считая; и ни дебеты, ни кредиты не вставали в ту ночь двумя огненными мечами перед ним. Что же он скажет теперь жене? Где же аванс его? И сердце Фомы Ивановича вдруг прыгнуло вверх, сделало свечку и рухнуло к земле».

В дверях появляется судебный исполнитель и зычным голосом оглашает: «Встать, суд идет». В проходе, как это ни банально, возникает брюхо судьи. За ним походкой Жанны Д ’ Арк входит черная от злости секретарша.

Народ. А где же подсудимый, где этот злостный содомит, который....

Выкрик растворяется в звуке запускаемой машинки.

Судебный исполнитель вводит Уайльда. Вид у того совсем больной, под глазами синяки. Всю ночь он не спал, его кусали клопы. Временами он впадал в какую-то полудрему, и тогда клопы строили тоннель через его сердце и через этот тоннель шли длинные эшелоны столыпинских вагонов, состав за составом, состав за составом. Уайльд достает из кармана грязный носовой платок, какое-то время недоуменно на него смотрит и прячет назад.

Судья потирая руки . Объявляю заседание открытым. Кого мы там сегодня должны выслушать?

Помощница. Свидетельниц Жабкиных.

Судья. Запускайте.

Судебный исполнитель в коридор. Свидетельница Жабкина.

В двери появляется вызванная свидетельница. Это бодрая пенсионерка, жилистая как лошадь, с перекошенным ртом.

Судья. Слушаю.

Жабкина. Ага. Вот он где, мой зятек. А я его сколько раз предупреждала, предостерегала, по-доброму уговаривала. Не занимайся всякими непотребствами, живи как люди, как я учу. Деньги зарабатывай, семью содержи. Другие мужья как мужья, приносят домой по пятьсот долларов, на машинах их привозят. А этот...

Достает носовой платок и утробно в него сморкается. Присяжные заседатели оживляются.

Жабкина. Не такого счастья я своей дочке желала, не такого. Сразу посмотришь, вроде человек как человек, одет прилично и слова всякие знает. Но пожили бы вы с ним хоть неделю. Явится откуда-то, завалится на кресло и сидит, сопит. Я ему: пойди хоть носки постирай, а он ноль внимания. Скажешь еще раз, а он сидит и сопит дальше. Еще скажешь, тогда пойдет. Все из-под палки. Даже зубы по утрам не чистил. А я уж сколько раз напоминала, говорила, даже журнал ему «Здоровье» читала. Слава Богу, теперь мы от него наконец избавимся.

Уайльд стонет . Господи, она и сюда явилась. Как ваше здоровье, дражайшая маменька? Голова не болит?

Жабкина открывает рот и держит его открытым тридцать секунд. Ах ты гад, голова у меня болит!. Я тебе поболю, я тебя давно заприметила, сволочь, все сю-сю, а как отвернешься, так зверем смотрит. Я знаю, ты давно собирался мне в тапки ртути налить. Вы это, товарищ судья, запишите в протокол! В протокол немедленно впишите! Он собирался меня отравить! Он мне ртуть хотел в тапки налить, он мне соли туда сыпал, чтобы у меня пятки трескались. Да я тебя сейчас, сволочь, я тебе...

Судья делает знак судебному исполнителю. Тот с некоторым усилием выталкивает свидетельницу Жабкину вон из зала. Свидетельница из зала уходить не желает и норовит вцепиться зубами исполнителю в левую руку.

Судья. Введите гражданку Уайльдову.

Появляется жена Уайльда в обильном макияже и меховом манто из кошки, крашеной под горностая.

Уайльдова. Так вот ты какой, Оскар! Я, невинная девушка, так тебе верила, думала, что ты мой король, ты всегда говорил мне красивые слова. А ты, оказывается, содомит! Я всегда удивлялась, куда ты деваешь деньги. Вроде и гонорары неплохие, а расходятся быстро. Туда, сюда и нет их. А ты их, оказывается, на кафе мотал, на молодых людей каких-то. Мне рассказывал про свои чистые чувства, что это твои литературные ученики, а сам им шампанское покупал. Другие мужья как мужья, все в дом несут, а этот все из дома норовил. Другие жену содержат, а ты шампанское пацанам.Я этого не перенесу.

Без сознания опускается на ближайшее сиденье. Судебный исполнитель брызгает ее водой из стакана.

Уайльдова медленно приходя в сознание. Где я? Ах да, в суде. Что-то я еще не сказала...

Театральная пауза.

Уайльдова. Знай же, Уайльд, я развожусь с тобой и беру девичью фамилию. И детям меняю фамилию на свою. Я думаю, суд пойдет мне навстречу. Ты оказался плохим мужем и плохим отцом. Тебе никогда не нужна была ни я, ни моя семья. Прощай навсегда.

Уайльд. Констанция, что ты такое говоришь?

Уайльдова. Что слышал. Развод и девичья фамилия. Уходит. Уайльд смотрит ей вслед.

Судья встает. Помощница подает ему лист роскошной бумаги со львами и коронами.

Судья. Итак, мы услышали вполне достаточно. Подсудимый Уайльд Оскар, 1963 г.р. изобличен многочисленными показателями свидетелей как явный содомит, растлитель и спаиватель малолетних, поощритель укрываемых от налогообложения нетрудовых доходов и в высшей степени отвратительный семьянин. Кто же, будучи в здравом уме, поверит, что такая сомнительная личность могла хорошо подействовать на несовершеннолетнего Альфреда Д.? Никак не могла. Вот справка от психиатра, гласящая: «Общение с психически неустойчивым девиантом повлияло на психическое и психосоматическое здоровье Альфреда Д. резко отрицательно. У ребенка обострился Эдипов комплекс, его Ид, Эго и Супер-Эго вошли в резкий диссонанс, а витальные потребности потерпели значительный ущерб». Тут еще много чего написано, но и этого хватит. Итак, по совокупности предъявленных улик и под неопровержимым гнетом явных и косвенных свидетельств я требую вынесения приговора по статье 121прим Уголовного кодекса Британской империи «Оскорбление общественной нравственности». Что вы имеете сказать в свое оправдание, подсудимый?

Уайльд тяжело поднимается. Голова у него кружится изнутри, а поле зрения как будто покрыто серой материей. Весь зал кажется ему дешевой картонной декорацией.

Уайльд. Я могу сказать только одно. Я не содомит и не растлитель, я поэт. Все, что я делал в своей жизни, я делал ради искусства. Кто-то из древних сказал: жизнь как пьеса, и неважно, длинна ли она или коротка, главное, чтобы была хорошо написана и сыграна. Я писал пьесу своей жизни сам, и она была хороша, изящна как аметистовая статуэтка и завораживающа как коринфская капитель. И я сам играл ее, как умел. Но не все актеры, которые были рядом со мной, оказались талантливы. Возможно, это моя вина. Я не сумел их подобрать и не сумел увлечь своей пьесой. Но вина эта не подлежит компетенции суда людей. Как может суд, терпящий в своем храме такие ужасные обои, выносить приговоры людям? Я отказываюсь подчиняться вашей пьесе. Она отвратительно сделана и еще хуже поставлена. И что бы вы там ни говорили, я невиновен. Я грешил в своей жизни только против Искусства и только оно может меня осудить.

Судья. Упорствуете, гражданин. А ведь чистосердечное признание, оно того... Смягчает. Присяжные заседатели, виновен ли подсудимый Уайльд?

Помощница. Заседатели, удалитесь на совещание.

Заседатели недоуменно на нее смотрят.

Помощница. Ах да. Вытаскивает необъятных размеров клетчатый платок и всухую в него сморкается. Заседатели гуськом удаляются из зала, не забыв прихватить газету с недочитанным рассказом «Растрата» о том, чем кончаются романтические прогулки по ночной реке. За ними выходит Судебный исполнитель. Почти сразу же заседатели возвращаются обратно, а за ними исполнитель.

Судья. Итак, виновен ли подсудимый?

Помощница делает страшное лицо.

З. Да!

Судья встает . Именем ее Величества королевы Виктории, подсудимый Оскар Уайльд признан виновным в предъявленном ему обвинении и приговаривается согласно статье 121прим УК Британской империи к максимальному сроку по данной статье - двум годам тюремного заключения с отбытием всего срока в Тюрьме ее Величества в городе Рединге, каковое заключение будет состоять в ежедневном щипании пакли при полном ограничении доступа к гусиным перьям, шариковым ручкам и иным пишущим инструментам. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Судебный исполнитель подходит к Уайльду и медленно выводит его из зала. Народ смотрит с большим любопытством, улюлюкает и отпускает издевательские замечания. До Уайльда они доносятся будто через многометровую толщу воды. Воды, искажающей все цвета и формы, все время волнующейся и колеблющейся.

Судья. Заседание закрыто. Всем разойтись.

Народ по указанию судьи вяло расходится. Каждого ждут свои дела, а некоторых и по несколько дел в папках разного цвета. Развлечения кончились, причем довольно быстро. В первый день было веселее.

Судья секретарше. Закончила? Перепечатаешь в трех экземплярах и сдашь в канцелярию. Только здесь не печатай. Меня твоя машинку уже задрала.

Секретарша выдергивает бумаги из машинки и с гордо поднятой головой выходит.

Присяжные заседатели. Нам тоже можно идти?

Судья вопросительно смотрит на помощницу.

Помощница. Можно, идите. Судье. У тебя еще сегодня два дела.

Судья. На завтра назначь. Напрягает. Надоело.

Помощница. Пойду впишу.

Комната постепенно пустеет. На поникшем британском флаге скачет солнечный зайчик. Входит судебный исполнитель.

Судебный исполнитель . Отправили его, посадили в фургон, сейчас повезут в Рединг.

Судья. Ты это, слышишь, поедешь с ним, скажешь начальнику тюрьмы, чтобы там с ним особо не носились. Избавились побыстрее. Ну там, при попытке к бегству или пусть в камеру к рецидивистам посадят.

Судебный исполнитель. Понял.

Уходит.

Судья достает из-под живота мобильник и набирает номер.

Судья. Але, это ты, Зина? Ну я пока свободен...

12.08.2000